Все путешественники, побывавшие в Сирии, считают своим долгом отметить архитектурные достоинства цитадели Алеппо и вздохнуть о разрушенной Пальмире. Мне при взгляде на величественные руины тоже приходили на ум высокопарные слова. Но, признаюсь, ничуть не меньше меня занимали люди, живущие среди этих древних "декораций".
По воле Аллаха
Мы приземляемся в парное молоко ранних сирийских сумерек. Зал прилета заполнен паломницами в черно-белых хиджабах. Они уселись в кружок на полу, разложив свои пожитки — сумочки, пакетики, чайнички… Исподтишка, "от бедра" фотографируем восточных женщин, пока их мужчины стоят в очереди к окошечку офицера-пограничника. Хотя знаем, что нельзя. Нас напутствовали: увидишь отдельно стоящую арабскую женщину — с ней вообще заговаривать не смей и думать не моги ее фотографировать. Дама в сопровождении мужчины — следует испрашивать разрешения ее спутника на съемку. Однако Сирия достаточно светское государство, тут все не так формально, в чем нам предстояло убедиться.
Первая ночь на Сирийской земле… Засыпаю, пытаясь мысленно дорисовать Дамаск, виденный в потемках из окна автобуса. Только задремала, как кто-то начал настойчиво колотить в дверь моего номера. Проигнорировать эту морзянку не получилось. Сотворив из покрывала подобие хиджаба, плетусь к двери, гадая, что же стряслось — пожар или наводнение? Ни то ни другое, просто посыльные рассудили, что именно в эту минуту мы остро нуждаемся в воде и фруктах. Спасибо и спокойной ночи…
У арабов сложные отношения со временем. Для сирийца "пунктуальность" — понятие столь же абстрактное, как, допустим, "отопительный сезон". Если араб назначил встречу через пять минут, не следует это понимать буквально и занудно отсчитывать 300 секунд. Как говорил известный сказочный герой, "я сказал приблизительно, так оно и вышло: я пришел приблизительно"… Бестолковую суетливость и плоский рационализм извольте оставить в зале вылета "Шереметьево" вместе с не подлежащими провозу в ручной клади жидкостями. Здесь свои законы, свой менталитет, заключенный в емком и смачном "Иншаллла!", произносимом с придыханием в голосе и покорностью на лице. То бишь "если на то будет воля Аллаха". Предадимся же воле Аллаха…
По принципу "иншалла" организовано и уличное движение в Дамаске. Общественный транспорт представлен единичными экземплярами не скованных расписанием побитых "пазиков" с вечно отверстыми дверьми. На шоссе доминирует желтый цвет — все ездят в таксо. Оттого пробки. Водители стоят в них подолгу и бибикают, но как-то беззлобно, не всерьез. Когда удается, идут на обгон, предупреждая тремя короткими гудками. Поначалу этот политес несколько напрягает — у нас так сигналят лихачу, который чуть не впечатался в вашу машину, или пофигисту-пешеходу.
О дресс-коде и базарном этикете
На первой же остановке мы ныряем в кипучую, пеструю и красочную стихию под названием Дамаск. Бедуины в белых и серых галабеях, бедуинки с тюками на головах, грузовики с апельсинами, грузовики с людьми (так и едут стоя в кузове)… Женщины в хиджабах — с закрытыми лицами и с открытыми лицами (таких большинство), девушки в платочках и коротких пальто — джильбабах. Как нам объяснили, строгость дресс-кода зависит от воспитания. Бывает, что девушка из достаточно либеральной семьи выходит замуж и муж, консерватор этакий, требует прикрыть личико. Кому ж охота свою красоту занавешивать и париться под таким нарядом? И пошли скандалы…
А где моя группа? К слову, терялась я в Сирии постоянно. То на что-нибудь засмотрюсь, то с кем-нибудь заговорюсь — и на тебе, опять отстала от своих. А уж заблудиться на базаре Аль-Хамидие сам Аллах велел. И не из-за толкотни и суматохи — там, напротив, все чинно-благородно и очень обстоятельно. Никто не хватает за руку, не трясет перед носом сейлованными брюками, как на каком-нибудь Черкизоне… Прямо не восточный базар, а бутик в Столешниковом.
Покупка не самоцель. Созерцание этих дивных восточных натюрмортов с тканями, кувшинами из-под джиннов, с вышитыми галабеями — само по себе наслаждение. И расстаравшийся продавец не будет глядеть тамбовским волком и резким движением засовывать на полку отвергнутый товар.
Всюду слышишь традиционное приветствие:
— Madame, where are you from? — From Russia. — You are welcome!
Заглядываю в лавку.
— Вы первый раз в моем магазине, поэтому я вас угощу.
Меня потчуют чаем с ароматом полыни, расспрашивают о том о сем. Под сурдинку продавцы в четыре руки разворачивают пестрые покрывала, сотканные на ручном станке.
— Этот стиль называется "рай", а это — по прилавку змеится полосатое покрывало расцветки "каждый охотник желает знать" — бедуинский стиль… Прикупив оранжевое "райское" покрывало, собираюсь уходить, но не тут-то было. Торговец с таинственным видом извлекает из-под прилавка серебряные колечки и браслеты. Ну как не померить. Ну как не купить… Драгметалл продают на вес, который определяют на приспособлении с огромными чашами — на таких у нас на Бирюлевском рынке картошку взвешивают… Но я уже приучилась торговаться и сбивать цену раз эдак в пять. Хотя в Сирии и без того чувствуешь себя олигархом — все в разы дешевле, чем в Москве. Где у нас найдешь кожаные сандалии за 100 рублей? А компакт-диск за десятку?
Сдачу здешние продавцы давать не очень любят, поэтому лучше платить под расчет. С местными монетками пришлось помучиться. Цифры у сирийцев арабские, да не те. Проще вызубрить: большая монетка — 25 лир, поменьше — 10 лир.
Вера и терпимость
В Сирии постигаешь истинный смысл слова "веротерпимость". Если в некоторых странах искусственно выстраивают хрупкое добрососедство разных конфессий и учат граждан терпеть иноверцев, как терпят малоприятных, но неизбежных попутчиков в метро в час пик, то сирийцы обходятся без громких деклараций и всяческих нарочитостей. Здесь кажется само собой разумеющимся, что православная молитва перекликается с пением муэдзина, что христиане идут поклониться главе Иоанна Крестителя в мечеть Омейядов, перестроенную из христианской базилики, которая была возведена на месте храма Юпитера, что церковь Святых Сергия и Бахуса стоит на месте древнего языческого святилища и его жертвенник служит алтарем…
В православный Сайднайский монастырь близ Маалюли, который считается на Ближнем Востоке второй по важности святыней после Иерусалима, стекаются на паломничество не только христиане, но и мусульмане. Приезжают поклониться чудодейственной иконе Пресвятой Богородицы, написанной евангелистом Лукой с натуры. Настоятельница матушка Кристина угощает гостей кофе. И есть что-то такое в ее лице и этом удивительном месте, что даже у людей неверующих возникает порыв упасть на колени, поцеловать руку, испросить благословения.
В гости к бедуинам
Доброе утро, Пальмира! Босиком выхожу во внутренний дворик — поприветствовать белое солнце Сирийской пустыни, ушастые кактусы и гранатовые деревья. Гранаты от спелости прямо на ветке разваливаются на части — и это в то время, когда светло-зеленые от авитаминоза москвичи сметают с прилавков мороженые груши… Ну не беспредел ли?!
Ранним утром в пустыне зверски холодно, но меня это не останавливает — хочется застать Пальмиру врасплох, пока не сбежались продавцы бус из верблюжьей кости и не съехались на экскурсию толпы гомонливых туристов, все поголовно в арафатках. Поэтому я натягиваю на себя две кофты и выхожу в бодрящее пустынное утро. С Долины гробниц, где покоятся древние пальмирцы, дует пронизывающий ветер. Бедуины бродят возле своих палаток. Поглядеть бы, как они там живут, но неловко без приглашения…
Вчера вечером нам посчастливилось побывать на бедуинском празднике. Мы сидели на низеньких диванчиках в палатке — импровизированном Дворце культуры, пробовали сладости. По слухам, их пекут на бараньем жире — и впрямь чем-то таким отдает. А вообще ничего, вкусно. Пустынные кочевники в белых галабеях водили хороводы под барабан и дудочку. На улице бедуин и бедуинка пекли на костре лепешки, используя в качестве плиты большой металлический таз, перевернутый вверх дном. Бедуинка готовит, а супруг журнал читает. Семейная идиллия.
Пальмира расположена в оазисе пальмовых садов, за что и получила свое латинское название. В садах зреют финики — черные, желтые, красные. Свисают с пальм огромными гроздьями, а когда поспевают, эти "веники" срезают и продают прямо так, целиком. Финики вкусные, сладкие, совсем не те, что мы покупаем в наших магазинах.
На пригорке проступает пастельный мираж руин ветхозаветного Фадмора (Тадмор), возведенного царем Соломоном. Туда мы и направляемся. Заходим, как победители, через Триумфальную арку и шествуем по Прямой улице, которую с двух сторон ограничивают 750 колонн (раньше на каждой были скульптуры известных правителей, торговцев и поэтов). Смотрим руины бань, храм верховного бога Бела (Баала) — покровителя Пальмиры, исследуем глиняный водопровод с заглушками сверху, позволяющими, если что, устранить засор.
Поблизости крутится бедуин на мотоцикле. Мотоцикл очень стильный — на сиденье овечья шкура постелена, на фаре глазки нарисованы, не иначе как от сглаза. Пустынные кочевники склонны одушевлять своих "стальных верблюдов" и "железных осликов". На трактор глазки из компакт-дисков приделают, на фуре реснички над фарами изобразят, железный кузов раскрасят всеми красками…
Бедуин поймал мой любопытный взгляд:
— Freeride camel! — Фрирайд на верблюде? Звучит пугающе! Скоростной спуск с необорудованных барханов? А-а-а, free ride! На халяву покатает то есть! — Ага, посадит на верблюда бесплатно, а снимет за 100 долларов — знаем мы эти приколы! — подсказывают опытные товарищи. — Freeride camel! Only for you! — не унимается бедуин. — Вон моя заграда! Сад мой! Одна минута на мотоцикле, пять минут пешком! — Потом как-нибудь, спасибо…
Закат мы встречаем в крепости, смотрим на Пальмиру, полоску оазиса в беспредельности пустыни. И на проселочную дорогу, повторяющую линию Великого шелкового пути, по которому проходили караваны, закупали в Пальмире шелка и ковры, пили воду из теплого источника Эфка и поили кораблей пустыни.
На выходе из крепости меня поджидает… знакомый бедуин.
— I’m waiting you for the camel, — произносит он с укором.
Немая сцена…
Трудности перевода
Алеппо. Северная столица Сирии — город с историей длиной в 12 000 лет, помнящий времена, когда на пригорке жил праотец Авраам, доил свою рыжую (предположительно) корову и угощал молоком неимущих. А потом на том же холме построили окруженную рвом крепость для защиты города от набегов всяких нехороших людей, а потом… В 1828 году Алеппо тряхнуло землетрясение, которое цитадель перенесла, по всей видимости, не очень хорошо. Пострадали и мечеть, и бани, и тронный зал. Их отреставрируют (процесс уже идет), высохший ров снова наполнят водой, и будут по нему кататься нарядные люди в лодочках. Лепота…
С крепости, что громоздится посреди города, словно гигантская шкатулка на круглом столе, мы обозреваем Алеппо. Крыши облеплены спутниковыми тарелками, навскидку — по одной на душу населения. Можно подумать, это предмет индивидуального пользования, как суповая тарелка. Между домов "прорастают" минареты. Чем выше минарет, тем старше мечеть. Здесь все они разные в отличие от других мусульманских стран, той же соседки Турции, где все минареты-карандаши похожи, как близнецы-братья.
На нас налетают школьницы в синих брюках и пиджачках — совершенно как наши пионеры.
— А кто вы? А откуда? А как вас зовут?
Есть мнение, что сирийцы в большинстве своем не владеют английским. Я бы не сказала. Другое дело, что их английский несколько отличается от нашего и в мягком арабском акценте бывает непросто вычленить знакомые слова. Во время прогулки по Алеппо меня тронула за локоть девушка в бледно-голубом хиджабе:
— Привет! Меня зовут Ханан! — А меня Аня! Тезки, значит!
Увы, из ее дальнейшего доброжелательного монолога я уяснила только одну фразу: "I speak English very good"…
Встречаются и полиглоты — один из них вызвался сопровождать нас во время вечерней прогулки по Алеппо. В столь поздний час в городе были открыты две категории заведений — закусочные и парикмахерские. Видимо, такое у арабов хобби — стричься по ночам. Наш проводник очень бодро шпарил по-русски, и мы поинтересовались, где он так хорошо выучил язык.
— А я на рынке работал. Я еще английский знаю, немецкий и французский…
Да не было такого, чтобы не удавалось найти общий язык — в худшем случае это был язык жестов. Скажем, кобуру для пневматического пистолета (копия макарова) в подарок мужу я выбирала с помощью пантомимы, дополненной тремя словами "акбар" (большой), "асбар" (маленький) и Makaroff. А в музыкальном магазине мы на пальцах объясняли, что нам требуется СD с записью азана — призыва на молитву. Продавец хитро на нас посмотрел и дал в придачу к дискам бумажные платочки. Почему — я поняла, когда послушала диск. У имама, читающего молитву, голос срывается на рыдания, прихожане тоже голосят. Я и сама чуть не заплакала — слова не понятны, но в интонациях столько страсти и тоски, что мурашки по коже.
С 17-го этажа гостиницы любуюсь панорамой вечного под луной Алеппо, над которым плывет пронзительная перекличка муэдзинов четырех окрестных мечетей. На всю комнату благоухает крохотный цветочек жасмина, сорванный по дороге. Я привезу домой жасминовое масло, и его аромат напомнит мне этот день и все другие дни, которые мне довелось прожить в сказочной Сирии. И я подумаю о добродушном усатом парфюмере, который в своей лавочке разливал цветочный аромат по маленьким пузыречкам, и обо всех его земляках, которые нам так искренне радовались и так непринужденно улыбались.
